выборка из off-line интервью 1998-2005 года и других интервью.
Иногда молодые-начинающие из других городов России (и мира) присылают мне свои рукописи. Я их читаю и в подавляющем большинстве случаев оставляю без ответа, ибо они слабы, беспомощны и бесперспективны. Раз в год бывают исключения. Тогда я вступаю с автором в переписку, а иногда пытаюсь даже пристроить заслуживающий того опус в печать. Раз в пять лет случаются и публикации такого рода. И это – все.
читать дальше
Олег Шепель: Написал фантастическую повесть. По-моему, шедевр. Как опубликовать?
Сочувствую Вам. Для молодого автора опубликовать повесть (в том числе и шедевр) гораздо труднее, чем написать ее. Для начала сходите в какой-нибудь местный журнал и предложите ее там. Только ни в коем случае не отдавайте им последний экземпляр: рукописи не возвращаются.
...не надо начинать литературную работу с романов. Начинайте с рассказов. Не стремитесь наворачивать фантастику на фантастику. В произведении желательно всего одно фантастическое допущение – все остальное должно быть абсолютно реалистично.
Не начинайте писать «крупное» до тех пор, пока не пробьетесь в печать с мелким. (Ну, разве только уж совсем станет невтерпеж...) А рассказы посылайте помаленьку в журналы. Отбирайте то, что Вам кажется лучшим и посылайте. В «Если» (Москва), в «Дни и ночи» (Красноярск), «Нева» (СПБ) иногда печатает фантастику. Желаю удачи. Она Вам ох как понадобится.
Недисциплинированность СМЕРТЕЛЬНО опасна! Если Вы не заставите себя доводить хотя бы часть своих замыслов до окончательного конца (то есть – до издателя), из Вас никогда ничего не получится.
Андрей Семенов: ...Много ли времени/усилий Вы уделяете отделке языка ваших произведений?
Много. Половину всего времени работы над текстом.
Андрей С.: Можно ли сказать, что со временем Вы набили руку, и эта отделка стала даваться легче?
Ни в малейшей степени. Наоборот: чем дальше, тем труднее.
Андрей С.: Вообще – насколько, по-Вашему, важно качество художественного текста? По сравнению с его содержанием?
Чрезвычайно важно. Без этого качества – ничего не получится такого, о чем стоило бы говорить. Безвкусная каша – голодное брюхо кое-как набить.
Андрей С.: Понятно, что есть ограничение снизу, определенная планка, ниже которой опускаться нельзя. А сверху? До каких пор нужно продолжать править?
Пока не ощутишь свое полное бессилие. Это, кстати, не такое уж большое время. Довольно быстро ощущаешь, что больше ни на что не годен, – точка, все. Тогда надо текст отложить и продержать его в сторонке месяцок-другой. Второго захода, как правило, бывает достаточно.
Нет людей, которые способны писать без орфографических ошибок. И никогда не было таких. И никогда не будет. И никакая реформа тут не поможет.
Иван: скажите, а есть ли какие-то секреты, с помощью которых можно заставить говорить своих героев натурально, а не наигранно.
Если эти секреты и есть, то я их не знаю. Не умею сформулировать. Просто надо стараться писать так, чтобы не резало ухо.
Труднее ли писать в одиночку?
На порядок. На два порядка. Невыносимо трудно. Как будто груженый воз толкаешь, да не просто по дороге, а – в гору.
Александр Синящок: Как пишутся (писались) Ваши произведения? По порядку: от первой и до последней строчки? Или, может быть, Вы можете начать писать с середины или даже конца и лишь потом взяться за начало?
Всегда и только «по порядку» – от начала к концу. Тут главное: точно знать, чем кончится история. Тогда эпизоды насаживаются один за другим на готовую линию фабулы, как кусочки шашлыка на шампур.
Артем: ...посоветуйте, как научиться писать таким образом, чтобы потом не было противно самому читать свои же произведения.
Есть только один способ – «метод проб и ошибок». Писать много, писать часто и все тексты доводить до конца. Не нравится собственная манера – подражайте тому, кто Вам нравится. Не бойтесь подражать: если толк из Вас вообще выйдет, то со временем налет подражательности исчезнет и останетесь Вы, в чистом виде.
Юлия Сергеева: Как добиться, чтобы люди были живыми?
Это – главная задача писателя. Никакого алгоритма действий здесь не существует. Либо дано вам, либо нет. И еще – метод проб и ошибок. Если «дано», – рано или поздно наткнетесь на правильное решение задачки.
Как нужно редактировать, чтобы не калечить, а улучшать написанное?
Ну, это Вам должно «сердце подсказать». Редактирование – это то же писание. Перечитай написанное и прислушайся: лучше стало или нет? Другого способа не существует.
...ни одна из первых фраз не была у нас «гвоздевой». Мы стремились на каждой странице забивать два-три «гвоздика» – это могли быть какие-нибудь хохмы или редкие обороты речи, или, скажем, неожиданные эпитеты, – словом, нечто такое, за что цепляется внимание читателя.
...это первое наше произведение, в котором мы ощутили всю сладость и волшебную силу ОТКАЗА ОТ ОБЪЯСНЕНИЙ. Любых объяснений – научно-фантастических, логических, чисто научных или даже псевдонаучных. Как сладостно, оказывается, сообщить читателю: произошло ТО-ТО и ТО-ТО, а вот ПОЧЕМУ это произошло, КАК произошло, откуда что взялось – НЕСУЩЕСТВЕННО! Ибо дело не в этом, а совсем в другом, в том самом, о чем повесть. Даже такой ревнитель строгой, без всяких вольностей, научной фантастики, как Анатолий Днепров, объявил ее, помнится, гениальной: так ему понравился необъяснимый и необъясненный сквозьвременной скачок героя, – скачок, не имеющий никакого внутреннего обоснования, кроме самого что ни на есть главного: сюжетно-смыслового. (Попытка Бегства)
«Можно нарушать любые законы – литературные и реальной жизни, – отказываться от всякой логики и разрушать достоверность, действовать наперекор всему и всем мыслимым-немыслимым предписаниям и правилам, если только в результате достигается главная цель: в читателе вспыхивает готовность к сопереживанию, – и чем сильнее эта готовность, тем большие нарушения и разрушения позволяется совершать автору».
Откровенно говоря, есть только два приема совершенствования стиля (if any). Первое: читать много книг хороших стилистов (стиль коих вам нравится). Второе: много писать, варьируя разные манеры и каждый раз стараясь написать по-новому. Ничего третьего я придумать не в силах. В «полезные статьи и книги» я не верю сам и Вам не советую.
Антон: ...Я сам немного пишу, точнее пишу много, но этим не кичусь, так, про себя, тихонько. ... Но стоит прочесть какую-нибудь стоящую книгу, действительно стоящую, как, например, Сэлинджера, Набокова, и думаешь – господи, чем ты вообще занимаешься, а главное, зачем, когда ты точно знаешь, что у тебя никогда не получится ничего подобного!!!!!
Такое со мной бывало, и бывало неоднократно! Ничего страшного. Так или иначе приступ самобичевания проходит, и ты снова начинаешь понимать, что ты, конечно, не из лучших, до Сэлинджера тебе далеко, но зато как много на свете бедолаг, которые пишут заметно хуже тебя!.. Вот Иванов, например. Или, скажем, Петров... Не говоря уж о бедняге Сидорове. Так в этих приятных размышлениях и успокаиваешься. Успокаиваешь себя.
Вообще-то, все, что выходит у литератора из-под пера, как правило кажется ни к черту не годным. Иногда это впечатление – ошибочно. Так что надо рисковать: нести рукопись в издательство, давать читать знакомым, отдавать на конкурс. Рискуйте. Кто не рискует, тот не становится.
Вообще-то, в процессе работы меньше всего думаешь о читателе. Хочется только, чтобы это нравилось тебе самому, ну и, может быть, еще полудюжине твоих друзей. А уж что ты при этом «донесешь» – дело совсем десятое. «Нравится – не нравится», вот единственный, но величайший принцип оценки литературной работы. Все прочее же – литературоведение и литкритика, не будь к ночи помянуты.
...я до сих пор так и не понял сам, нравится мне Гаг (как человек, как личность) или нет. Такая неоднозначность – важный признак удачи.
Это все красивые выдумки – о персонажах, которые живут, якобы, собственной жизнью. Есть автор; есть игра его воображения; есть «роль», которую он играет, воображая себя собственным персонажем. И больше нет ничего, о чем стоило бы говорить.
...фантастика сильна именно ОБЫДЕННОСТЬЮ антуража, и лозунг «фантастика должна быть фантастична» попросту убивает произведение.
Все вопросы такого рода объединяет одно общее свойство: ответы на них ни имеют никакого значения ни для сюжета соответствующего произведения, ни для фабулы его, ни даже для развития характеров действующих лиц. Авторы не считали нужным делать соответствующие разъяснения именно потому, что все это никакого отношения «к делу» не имеет. Авторам не интересно и не нужно было в эти нюансы углубляться, а Читатель зато волен теперь озадачить собственную фантазию и запустить воображение свое на полные обороты.
Раз авторы не сочли нужным дать объяснение, значит, не было в этом объяснении никакой насущной необходимости: ничего оно не изменило бы ни в сути романа, ни в судьбе героев.
Этот прием называется «скрытое цитирование». Прием, достаточно распространенный и весьма эффективный. Приводить в подобных случаях точную ссылку означало бы несколько снизить уровень художественности текста, – взгляд квалифицированного читателя спотыкается, как правило, на такую ссылку, и это, пусть на мгновение, но отвлекает его от текста и снижает градус сопереживания. Во всяком случае, со мной это происходит именно так, и мне очень не нравится, когда в романе появляется прекрасное, созвучное событиям стихотворение – и тут же, вдруг, ни с того, ни с сего, ни в лад, ни в попад: «звездочка» и – внизу страницы – ссылка: «Шекспир, сонет номер пятнадцать, перевод Шишкиной-Коперник». На кой черт, спрашивается, надо мне сейчас, именно сейчас, когда я вместе с героем плачу над прекрасными строками, узнавать, чьи это именно за строки и чей перевод? АБС, как правило, пользовались именно «скрытым цитированием», хотя – под давлением редакторов – приходилось иногда делать и сноски, что нам всегда чрезвычайно не нравилось.
Newer: Не могли бы Вы подсказать мне идею развития сюжета, фантастического рассказа... я думаю, что Вы предложите что-то особенное, неординарное. Очень на это надеюсь!
И зря! Хорошая идея, как говорится, «самому нужна», а плохая не нужна никому. И спрашивается: зачем Вам вообще этим заниматься, если вы не способны самостоятельно придумать интересную ситуацию? Вся мировая литература есть, в сущности, совокупность «интересных ситуаций». Без них литературы быть не может, это – начало и конец всего, альфа и омега, если угодно... Не можете придумать ситуацию – займитесь лучше составлением кроссвордов – тоже занятие вполне творческое и небезынтересное.
Вообще же считается, что существует немного (около двадцати) фундаментальных сюжетов, а все прочее – варианты и сочетания.
Я думаю, по формальным признакам, ГЛ, все-таки, повесть: одна единственная сюжетная линия, без всяких ответвлений, единственный главный герой, непродолжительность времени действия (кажется, дня три всего). На роман, по-моему, не тянет.
Умение достоверно описать поведение обыкновенного человека в необыкновенных обстоятельствах есть высочайшее искусство, доступное, увы, лишь немногим. Именно поэтому так мало настоящей хорошей фантастики и так много фантастики «фантастичной».
Елена: И еще один вопрос: мне кажется, что большинство писателей нарочно оставляют лакуны-ловушки в своих произведениях. Ведь это очень действенный способ заставить читателя задуматься и вернуться к книге еще и еще раз! Кроме того, в жизни столько неразрешимых вопросов, а хорошая литература всегда – часть жизни.
За «большинство писателей» ручаться не берусь, но вот АБС оставляли «лакуны» в своих произведениях частенько и вполне сознательно. И именно с той целью, о которой Вы пишете.
Подавляющее большинство неоконченных сюжетов и «незавязанных узелков» вводилось авторами совершенно сознательно. Таким образом тексту придается некоторая дополнительная объемность, у читателя остается ощущение мира более широкого, как бы распространяющегося за пределы того, с чем он (читатель) ознакомился. Нам всегда казалось более правильным заинтриговать читателя, нежели предложить его вниманию какой-нибудь конкретный, пусть даже тщательно продуманный фокус-покус. Недосказанность – замечательная штука. Как известно, эмоция есть реакция организма именно на нехватку информации, а в литературе эмоциональное важнее рационального.
...это был у нас такой наработанный и даже излюбленный художественный прием – недоговаривать, оставлять неразжеванными какие-то обстоятельства, объяснения, намеки. С самого начала нам очень не нравилось в тогдашней фантастике манера все нудно объяснять и подробно растолковывать, и довольно скоро мы поняли, что без этого вполне можно обойтись и получается даже лучше – по крайней мере, с точки зрения некоторых читателей, близких нам по духу и по литературным вкусам. Это, видимо, общий (литературный) принцип: загадка всегда и в любом случае интереснее разгадки (как в шахматах – любая нависающая угроза опаснее и эффективнее угрозы реализованной). Заставить воображение читателя работать на полную мощность – это ли не прекраснейшая из задач писателя!
Вам не нравится, как мы описали, скажем, бой Максима с бандитами? Вы считаете, что там у нас мало крови, хруста костей, выпученных глаз и т.д.? Но мы написали ровно то, что хотели там написать, и ни словом больше. Это, действительно, наш принцип: чем ужаснее происходящее в романе, тем реже автор должен использовать слово «ужас» и тем больший простор он должен оставить читательскому воображению. То, что подразумевается, всегда оказывает на читателя бОльшее воздействие, чем то, что названо, сформулировано, расписано. Так в шахматах: скрытая, «висящая» угроза всегда опаснее прямого выпада.
Нельзя делать главного героя гением или суперменом. Дураком его делать можно, но, пожалуй, не очень интересно... Впрочем, и гения, и дурака изобразить, кроме того, еще и очень трудно. В мировой литературе таких примеров раз-два и обчелся...
Ну и знаменитая триада, которую я вам уже много раз говорил и хочу повторить еще раз. Вы должны быть оптимистами. Как бы плохо вы не написали вашу повесть, у вас обязательно найдутся читатели – и это будут тысячи читателей – которые сочтут вашу повесть почти шедевром. В то же время надо быть скептиком. Как бы хорошо вы не написали, обязательно найдутся читатели, и это будут тысячи людей, которые будут искренне считать, что вы написали сущее барахло. И, наконец, надо просто трезво относиться к своей работе. Как бы хорошо, как бы плохо вы не написали вашу повесть, останутся миллионы людей, которые будут к ней совершенно равнодушны – написали вы ее, не написали... Вот такой вот маленький урок.
Творчество – это всегда насилие над обезьяной, которая живет внутри каждого из нас.
Обезьяна не хочет работать вообще. В том числе – и творить. Обезьяна желает сидеть в удобном кресле, положив вытянутые ноги на ближайшую табуретку, и тянуть (из бутылки) пивко, бездумно глядя в мерцающий экран, где происходит «чего-то необременительно забавного». Это – естественное для обезьяны – желание надобно преодолевать каждый раз, когда садишься (вообще берешься) за работу.
Андрей Лучников: Что лучше, подчинить свою обезьяну, либо договориться с ней?
Это вопрос фундаментальный и ответа на него нет. По крайней мере, сегодня. Я лично считаю, что ее, стерву этакую, надо все-таки подчинить, выдрессировать, обратить в рабство. Но боже мой, до чего же трудно это сделать!
Писатель сродни актеру – он тоже должен вживаться, перевоплощаться, превращаться в своего героя, если хочет достигнуть эффекта достоверности. Далеко не всегда это перевоплощение оказывается таким глубоким, как это было с Гюставом Флобером, совершенно вжившимся в свою Эмму Бовари, но в какой-то мере перевоплощение обязательно – хотя бы на две минуты, хотя бы для того только, чтобы найти правильную интонацию или нужную реплику в диалоге.
Флобер написал «Мадам Бовари», не будучи женщиной, и даже сказал (по слухам): «Мадам Бовари – это я». У моей любимой И.Грековой – куча героев-мужчин, все описаны с высочайшей степенью достоверности. Гаршин и Андреев писали от лица сумасшедших. Очень достоверно. Гаршин, правда, был, говорят, болен, но Андреев-то – нет. Булгаков создал достовернейшие образы Шарикова и Воланда... Вообще писателю свойственно перевоплощаться – в этом он сродни актеру. Это – особый талант, чудесный, как и все таланты вообще. Скорее всего, я никогда не напишу роман о верующем человеке, но вовсе не потому, что не чувствую в себе способности «перевоплотиться»... как и в каждом человеке во мне всего понамешано – и веры, и безверия, – так что при необходимости материала для перевоплощения хватило бы и на Саваноролу, и на Луначарского. В этом все дело: не бывает на свете людей «с на редкость ясным рассудком» – все мы немножко шизофреники.
Я живу почти исключительно на гонорары от переизданий произведений АБС. Иногда удается продать право экранизации на какую-нибудь повесть. Определенный доход до сих пор приносят издания АБС за рубежом (хотя в 90-х их стало раза в три меньше, чем было в 80-х). В общем жизненный уровень мой в постперестроечные годы не упал, а может быть, даже и несколько повысился. Вообще же жить профессиональному писателю очень трудно. Это утверждение одинаково верно и для СССР, и для заграницы, и для нынешней России. Надо быть либо ОЧЕНЬ популярным, либо ОЧЕНЬ плодовитым. Во всех других случаях на гонорары прожить почти невозможно.
Борисов Сергей Борисович: Каков приблизительно общий тираж Ваших книг (в нашей стране и за рубежом)?
В России (СССР) по моим приблизительным подсчетам от 30 до 35 миллионов. (Имеются в виду только книжные издания). Что касается заграницы, то тут даже с такой точностью сказать что-либо трудно. Во-первых, иностранцы практически никогда не показывают тираж. А во-вторых, сведения по иностранным изданиям вообще довольно-таки неполны. Очень приблизительно (если считать, что вышло около 400 изданий со средне-стандартным тиражом 3000 экз.) – один-полтора миллиона. Не бог весть что.